Неточные совпадения
Третьеводни прицелился
Я в белку:
на суку
Качалась белка… лапочкой,
Как кошка, умывалася…
Не ветры веют буйные,
Не мать-земля колышется —
Шумит, поет, ругается,
Качается, валяется,
Дерется и целуется
У праздника народ!
Крестьянам показалося,
Как вышли
на пригорочек,
Что все село шатается,
Что даже церковь старую
С высокой колокольнею
Шатнуло раз-другой! —
Тут трезвому, что голому,
Неловко… Наши странники
Прошлись еще по площади
И к вечеру покинули
Бурливое село…
«А вы что ж не танцуете? —
Сказал Последыш барыням
И молодым сынам. —
Танцуйте!» Делать нечего!
Прошлись они под музыку.
Старик их осмеял!
Качаясь, как
на палубе
В погоду непокойную,
Представил он, как тешились
В его-то времена!
«Спой, Люба!» Не хотелося
Петь белокурой барыне,
Да старый так пристал!
Он видел, что мало того, чтобы сидеть ровно, не
качаясь, — надо еще соображаться, ни
на минуту не забывая, куда плыть, что под ногами вода, и надо грести, и что непривычным рукам больно, что только смотреть
на это легко, а что делать это, хотя и очень радостно, но очень трудно.
Место же, где он уже ничего не мог сказать и мялся, и резал стол, и
качался на стуле, было то, где ему надо было сказать о допотопных патриархах.
Как они делают, бог их ведает: кажется, и не очень мудреные вещи говорят, а девица то и дело
качается на стуле от смеха; статский же советник бог знает что расскажет: или поведет речь о том, что Россия очень пространное государство, или отпустит комплимент, который, конечно, выдуман не без остроумия, но от него ужасно пахнет книгою; если же скажет что-нибудь смешное, то сам несравненно больше смеется, чем та, которая его слушает.
Между тем Чичиков стал примечать, что бричка
качалась на все стороны и наделяла его пресильными толчками; это дало ему почувствовать, что они своротили с дороги и, вероятно, тащились по взбороненному полю. Селифан, казалось, сам смекнул, но не говорил ни слова.
Я высунул нос из-под одеяла, остановил рукою образок, который продолжал
качаться, скинул убитую муху
на пол и хотя заспанными, но сердитыми глазами окинул Карла Иваныча.
Когда Ассоль решилась открыть глаза, покачиванье шлюпки, блеск волн, приближающийся, мощно ворочаясь, борт «Секрета», — все было сном, где свет и вода
качались, кружась, подобно игре солнечных зайчиков
на струящейся лучами стене.
Пугачев посмотрел
на меня с удивлением и ничего не отвечал. Оба мы замолчали, погрузясь каждый в свои размышления. Татарин затянул унылую песню; Савельич, дремля,
качался на облучке. Кибитка летела по гладкому зимнему пути… Вдруг увидел я деревушку
на крутом берегу Яика, с частоколом и с колокольней, — и через четверть часа въехали мы в Белогорскую крепость.
Под потолком,
на длинном шнурке, висела клетка с короткохвостым чижом; он беспрестанно чирикал и прыгал, и клетка беспрестанно
качалась и дрожала: конопляные зерна с легким стуком падали
на пол.
— Лягте, — сказал Туробоев и ударом ноги подшиб ноги Самгину, он упал под забор, и тотчас, почти над головой его, взметнулись рыжие ноги лошади,
на ней сидел,
качаясь, голубоглазый драгун со светлыми усиками; оскалив зубы, он взвизгивал, как мальчишка, и рубил саблей воздух, забор, стараясь достать Туробоева, а тот увертывался, двигая спиной по забору, и орал...
Он встал, прошелся по комнате и, остановясь перед книжным шкафом, закурил папиросу. Безбедов,
качаясь на стуле, бормотал...
Он перестал
качаться на стуле и дразнящим тоном начал рассказывать Макарову мнение хромого мужика о женщинах.
Самгин, подхватив женщину под руку, быстро повел ее; она шла покорно, молча, не оглядываясь, навертывая
на голову шаль, смотрела под ноги себе, но шагала тяжело, шаркала подошвами,
качалась, и Самгин почти тащил ее.
«Куда, к черту, они засунули тушилку?» — негодовал Самгин и, боясь, что вся вода выкипит, самовар распаяется, хотел снять с него крышку, взглянуть — много ли воды? Но одна из шишек
на крышке отсутствовала, другая
качалась, он ожег пальцы, пришлось подумать о том, как варварски небрежно относится прислуга к вещам хозяев. Наконец он догадался налить в трубу воды, чтоб погасить угли. Эта возня мешала думать, вкусный запах горячего хлеба и липового меда возбуждал аппетит, и думалось только об одном...
Безбедов тихонько и удивленно свистнул. Он
качался на стуле, гримасничал, хрипел и потел. Было ясно, что ему трудно поддерживать беседу, что он «не имеет вопросов», очень сконфужен этим и ест ягоды для того, чтобы не говорить. А Турчанинов увлеченно рассказывал...
В одной из трещин города появился синий отряд конных, они вместе с лошадями подскакивали
на мостовой, как резиновые игрушки, над ними
качались, точно удилища, тоненькие древки, мелькали в воздухе острия пик, похожие
на рыб.
Самгину очень понравилось, что этот человек помешал петь надоевшую, неумную песню. Клим,
качаясь на стуле, смеялся. Пьяный шагнул к нему, остановился, присмотрелся и тоже начал смеяться, говоря...
Клим пораженно провожал глазами одну из телег.
На нее был погружен лишний человек, он лежал сверх трупов, аккуратно положенных вдоль телеги, его небрежно взвалили вкось, почти поперек их, и он высунул из-под брезента голые, разномерные руки; одна была коротенькая, торчала деревянно и растопырив пальцы звездой, а другая — длинная, очевидно, сломана в локтевом сгибе; свесившись с телеги, она свободно
качалась, и кисть ее,
на которой не хватало двух пальцев, была похожа
на клешню рака.
Когда лысый втиснулся в цепь, он как бы покачнул, приподнял от пола людей и придал вращению круга такую быстроту, что отдельные фигуры стали неразличимы, образовалось бесформенное, безрукое тело, —
на нем,
на хребте его подскакивали,
качались волосатые головы; слышнее, более гулким стал мягкий топот босых ног; исступленнее вскрикивали женщины, нестройные крики эти становились ритмичнее, покрывали шум стонами...
Вдоль решетки Таврического сада шла группа людей, десятка два, в центре, под конвоем трех солдат, шагали двое: один без шапки, высокий, высоколобый, лысый, с широкой бородой медного блеска, борода встрепана, широкое лицо измазано кровью, глаза полуприкрыты, шел он, согнув шею, а рядом с ним прихрамывал,
качался тоже очень рослый, в шапке, надвинутой
на брови, в черном полушубке и валенках.
Читал он все более раздражающе неприятно, все шаркал ногами, подпрыгивал
на стуле,
качался, держа гранки в руке, неподвижно вытянутой вперед, приближая к ним лицо и почему-то не желая, не догадываясь согнуть руку, приблизить ее к лицу.
В городе, подъезжая к дому Безбедова, он увидал среди улицы забавную группу: полицейский, с разносной книгой под мышкой, старуха в клетчатой юбке и с палкой в руках, бородатый монах с кружкой
на груди, трое оборванных мальчишек и педагог в белом кителе — молча смотрели
на крышу флигеля; там, у трубы, возвышался,
качаясь, Безбедов в синей блузе, без пояса, в полосатых брюках, — босые ступни его ног по-обезьяньи цепко приклеились к тесу крыши.
Качаясь на стуле, развинченно изгибаясь, он иронически спрашивал...
Он ушел, и комната налилась тишиной. У стены,
на курительном столике горела свеча, освещая портрет Щедрина в пледе; суровое бородатое лицо сердито морщилось, двигались брови, да и все, все вещи в комнате бесшумно двигались,
качались. Самгин чувствовал себя так, как будто он быстро бежит, а в нем все плещется, как вода в сосуде, — плещется и, толкая изнутри, еще больше раскачивает его.
Глядя
на Диомидова, она схватилась за голову,
качалась, сидя
на стуле, и топала ногами. Диомидов тоже смотрел
на нее вытаращенным взглядом и кричал...
Самгину казалось, что шея этого человека гораздо шире головы и голова не покоится
на шее, а воткнута в нее и
качается на ней, точно арбуз
на блюде, которое толкает кто-то.
Три кучи людей, нанизанных
на веревки, зашевелились, закачались, упираясь ногами в землю, опрокидываясь назад, как рыбаки, влекущие сеть, три серых струны натянулись в воздухе; колокол тоже пошевелился,
качнулся нерешительно и неохотно отстал от земли.
Судорожным движением всего тела Клим отполз подальше от этих опасных рук, но, как только он отполз, руки и голова Бориса исчезли,
на взволнованной воде
качалась только черная каракулевая шапка, плавали свинцовые кусочки льда и вставали горбики воды, красноватые в лучах заката.
Ручной чижик, серенький с желтым, летал по комнате, точно душа дома; садился
на цветы, щипал листья,
качаясь на тоненькой ветке, трепеща крыльями; испуганный осою, которая, сердито жужжа, билась о стекло, влетал в клетку и пил воду, высоко задирая смешной носишко.
Он
качался на стуле, раздвигал руками посуду
на столе, стул скрипел, посуда звенела. Самгин первый раз видел его в припадке такой ярости и не верил, что ярость эта вызвана только разгоном Думы.
Самгин встал у косяка витрины, глядя направо; он видел, что монархисты двигаются быстро, во всю ширину улицы, они как бы скользят по наклонной плоскости, и в их движении есть что-то слепое, они, всей массой,
качаются со стороны
на сторону, толкают стены домов, заборы, наполняя улицу воем, и вой звучит по-зимнему — зло и скучно.
Она жила
на углу двух улиц в двухэтажном доме, угол его был срезан старенькой, облезлой часовней; в ней, перед аналоем,
качалась монашенка, — над черной ее фигуркой, точно вырезанной из дерева, дрожал рыжеватый огонек, спрятанный в серебряную лампаду.
Сзади экипажа,
на высокой узенькой скамейке,
качается, скрестив руки
на груди, маленький негр, весь в белом, в смешной шапочке
на курчавой голове, с детским личиком и важно или обиженно надутыми губами.
За углом,
на тумбе, сидел, вздрагивая всем телом,
качаясь и тихонько всхлипывая, маленький, толстый старичок с рыжеватой бородкой, в пальто, измазанном грязью; старичка с боков поддерживали двое: постовой полицейский и человек в котелке, сдвинутом
на затылок; лицо этого человека было надуто, глаза изумленно вытаращены, он прилаживал мокрую, измятую фуражку
на голову старика и шипел, взвизгивал...
Рядом с ним люди лезли
на забор, царапая сапогами доски; забор трещал,
качался; визгливо и злобно ржали лошади, что-то позванивало, лязгало; звучали необыкновенно хлесткие удары, люди крякали, охали, тоже визжали, как лошади, и падали, падали…
Остаток дня Клим прожил в состоянии отчуждения от действительности, память настойчиво подсказывала древние слова и стихи, пред глазами
качалась кукольная фигура, плавала мягкая, ватная рука, играли морщины
на добром и умном лице, улыбались большие, очень ясные глаза.
Стремительные глаза Лютова бегали вокруг Самгина, не в силах остановиться
на нем, вокруг дьякона, который разгибался медленно, как будто боясь, что длинное тело его не уставится в комнате. Лютов обожженно вертелся у стола, теряя туфли с босых ног; садясь
на стул, он склонялся головою до колен,
качаясь, надевал туфлю, и нельзя было понять, почему он не падает вперед, головою о пол. Взбивая пальцами сивые волосы дьякона, он взвизгивал...
Долганов удивленно взглянул
на нее, улыбнулся и вдруг тоже взорвался смехом, подпрыгивая
на стуле,
качаясь, а отсмеявшись, сказал Дмитрию...
Пред ними подскакивал и
качался на тонких ножках защитник, небольшой человек с выпученным животом и седым коком
на лысоватой голове; он был похож
на петуха и обладал раздражающе звонким голосом.
Прихрамывая,
качаясь, но шагая твердо и широко, раздвигая людей, как пароход лодки, торопливо прошел трактирщик и подрядчик по извозу Воронов, огромный человек с лицом, похожим
на бараний курдюк, с толстой палкой в руке.
Четыре женщины заключали шествие: толстая, с дряблым лицом монахини; молоденькая и стройная,
на тонких ногах, и еще две шли, взяв друг друга под руку, одна — прихрамывала,
качалась; за ее спиной сонно переставлял тяжелые ноги курносый солдат, и синий клинок сабли почти касался ее уха.
Дуняша
качалась на эстраде, точно в воздухе, — сзади ее возвышался в золотой раме царь Александр Второй, упираясь бритым подбородком в золотую Дуняшину голову.
— Люди интеллигентного чина делятся
на два типа: одни —
качаются, точно маятники, другие — кружатся, как стрелки циферблата, будто бы показывая утро, полдень, вечер, полночь. А ведь время-то не в их воле! Силою воображения можно изменить представление о мире, а сущность-то — не изменишь.
Эти люди живут
на земле, которая не
качается под ними.
Люди поднимались
на носки, вытягивали шеи, головы их
качались, поднимаясь и опускаясь.
Рядом с пушкой лениво
качался на рыжей лошади, с белыми, как в чулках, ногами, оловянный офицер, с бородкой, точно у царя Николая.
Он тотчас поверил, что это так и есть, в нем что-то разорвалось, наполнив его дымом едкой печали. Он зарыдал. Лютов обнял его, начал тихонько говорить утешительное, ласково произнося имя Лидии; комната
качалась, точно лодка,
на стене ее светился серебристо, как зимняя луна, и ползал по дуге, как маятник, циферблат часов Мозера.
Ротмистр Попов всем телом
качнулся вперед так, что толкнул грудью стол и звякнуло стекло лампы, он положил руки
на стол и заговорил, понизив голос, причмокивая, шевеля бровями...